Лег спать я очень поздно, а
когда проснулся, в долине ярко светило солнце, пели птицы, и величественные ели
отбрасывали черные тени. Воздух был изумительно прозрачен и свеж. Только теперь
я понял всю ценность пребывания в этой высокогорной долине. Каждый вдох,
казалось, вливал в легкие целительные силы, хотелось жить и наслаждаться каждой
минутой пребывания в этом райском месте. И убогие хижины уже не казались такими
унылыми и жалкими, их уже просто не замечаешь.
После завтрака рядом с нашим
домиком собрались все соседи. Оказывается, по селу уже разнеслась весть, что
приехал фокусник, который готов показать всем то, что еще никто никогда не
видел. Среди зрителей сидел маленький оркестр: гармошка, барабан и зурна
(небольшая деревянная флейта). Я был польщен, но быстро сообразил, что этот
оркестр не собирался мне аккомпанировать. Под него должен был танцевать
маленький мальчик лет пяти или шести. На нем был надет яркий малиновый
национальный костюм и мягкие сапожки. Поэтому можно сказать, что в тот день в
Бахмаро проходил первый русско-аджарский фестиваль народного творчества.
Я показывал классические трюки:
с шариками, платочками, веревочками и китайскими кольцами. Возможно, увидев
меня, современные молодые люди, увлекающиеся немыслимыми карточными слейтами,
презрительно отвернулись бы, но уверяю вас: среди простых неискушенных зрителей
эти незамысловатые фокусы пользовались оглушительным успехом. Во всяком случае,
я слышал только одобрительные крики и громкие аплодисменты.
А потом в центр поляны вышел
Мамука – так звали этого талантливого мальчика, который, похоже, уже имел
большой опыт выступлений перед зрителями. Он самозабвенно исполнил
зажигательную лезгинку. Причем он свободно, казалось бы, без всяких усилий,
танцевал в своих мягких сапожках, вставая на пуанты. Я просто руки отбил, хлопая ему и крича
«браво»! Он танцевал снова и снова, звучали разные кавказские мелодии, потом
все пели. В общем, импровизированный концерт удался на славу.
Пробыв еще денек в горах, мы
вернулись в дом Анзора. Там я узнал о мудром кавказском обычае. В семье дедушки
Резо, как уважительно называли все родственники, соседи и друзья отца Анзора, было три сына. Анзор был
младшим. Двух старших Резо женил и отселил в отдельные дома. Анзор, по обычаю
должен был оставаться с родителями, ухаживать за ними в старости. И дом потом
переходил к нему. Никаких имущественных тяжб между родственниками никогда во всей
Аджарии не возникало: все было справедливо учтено старинными обычаями.
Наверное, на основе этой древней традиции и родилась поговорка, которую я
несколько раз слышал в разных местах на Кавказе: один сын – это не сын, два
сына – это пол сына, а вот три сына – это сын! Родители в Аджарии, да думаю, во
всех южных республиках, никогда не оставались в старости в одиночестве.
Отдых в этом тихом селении
проходил лениво и спокойно. Я жил на втором этаже, в огромной деревянной комнате,
спал, сколько хотел, спускался во двор, когда солнце уже стояло высоко. Дедушка
Резо уже что-то пропалывал в огороде, но увидев меня, сразу же подходил, и
садился рядом на маленькую скамеечку. По-русски он почти не разговаривал, а я
ничего не мог разобрать из его спокойной, гортанной речи. Однако немного
«поговорив» со мной, он жестом приглашал меня в небольшой сарайчик, где всегда
наливал, нам двоим по стопочке ароматной и крепкой чачи под разрезанное звонкое
красное яблоко или желтую, стекающую по подбородку медовым соком, огромную грушу.
Все эти фруктовые деликатесы
росли в его саду. Увидев, что я просто в восторге от этих райских груш, Резо
протягивал мне длинную палку с сачком на конце и предлагал самому срывать с
помощью этого нехитрого приспособления огромные груши со столетнего дерева. Эта
гигантская груша росла около забора, склонившись над асфальтовой дорогой,
проходившей мимо дома. Резо настойчиво предлагал мне лакомиться грушами,
объяснив, что они уже созрели. Завтра будем собирать урожай, и гнать чачу. Мне очень хотелось посмотреть
этот процесс и поучаствовать в нем. Ведь самогоноварение тогда в России
преследовалось по закону. Я никогда в жизни не видел самогонного аппарата.
Наевшись до отвала мягких груш, я с нетерпением ждал начала запрещенного в СССР
технологического процесса.
Наутро следующего дня я увидел,
как во дворе готовили огромный костер и мыли гигантский медный котел с
завинчивающейся сверху крышкой. Анзор объяснил мне, что уже готова брага из
алычи. Груши начнут собирать с минуты на минуту. А через некоторое время в саду
появились и сборщики – десяток соседских мальчишек, которые знали меня,
смотрели мои фокусы. Сбор плодов оказался совсем не таким, как я его себе
представлял.
Почти все мальчишки мигом
залезли на эту огромную грушу и начали ее безбожно трясти. Мягкие сочные груши
градом полетели вниз и смачно шлепались на асфальт. Через несколько минут вся
дорога около дома оказалась покрыта толстым слоем «грушевого пюре». Я с ужасом
смотрел на это варварство, и чуть не плакал, наблюдая, как на моих глазах,
великолепные плоды превращаются в отходы. Однако, как выяснилось через
несколько минут, все это было тщательно продуманным и весьма профессионально
исполненным технологическим процессом.
Дедушка Резо и Анзор вышли на
дорогу, вооружившись большими фанерными лопатами, которыми зимой гребут снег.
Этими лопатами за несколько минут они перебросали в огромную железную бочку
весь урожай с асфальта, и отвезли почти полную бочку в сарай. Перемешав всю эту
бурду длинным деревянным бревном, Анзор удовлетворенно заметил, что через пару
недель получится чача. А пока приступили к перегонке алычовой.
Не фильтрованную брагу вместе со шмыхом залили в
огромный медный котел, завинтили крышку. Из крышки выходила длинная медная
трубка, которая лежала в корыте с холодной водой. Под котлом скоро заиграло
веселое пламя. Все очень напоминало сцену из веселого фильма «Самогонщики». Довольно
скоро из трубки в подставленную бутыль начала сначала капать, а потом просто
полилась тонкой струйкой прозрачная жидкость с запахом восхитительной чачи.
В это время мимо на
трехколесном мотоцикле с коляской проезжал местный участковый. Остановившись у
забора он с почтением поздоровался с дедушкой Резо, который руководил всем
процессом самогоноварения. Как я понял, милиционер пожелал дедушке хорошего
урожая и прозрачной чачи. С достоинством поклонившись, Резо пригласил
участкового во двор, усадил за стол, на котором, как по волшебству, появилась
миска с сыром, зеленью и кукурузными лепешками, и налил стаканчик чачи нового
урожая. Милиционер поблагодарил за угощение, выпил стаканчик, и удовлетворенно
поцокал языком. Стаканчик был наполнен снова.
Я смотрел на все это широко
раскрытыми глазами. Увидев мой ошарашенный вид, Анзор, разъяснил мне, что
производство домашней чачи в Грузии приравнивается к домашнему консервированию,
и никогда не преследовалась местными властями. Огромные котлы для перегонки
можно свободно купить на базаре. Зато в наше время современные хромированные самогонные аппараты
рекламируют даже в интернете.
Вообще-то, до того, как я
побывал в Аджарии, и напробовался там чачи от души, я пребывал в наивной уверенности,
что чача – это та же самогонка, но сделанная из винограда. И, если наша
отечественная самогонка отдает иногда совсем неприятным запахом сивушных масел,
то чача источает божественный аромат южного винограда. Оказалось, что все не
так.
В Кобулети чачу делали из
всего, что растет на деревьях в виде плодов. Была чача виноградная, вишневая,
абрикосовая, сливовая, яблочная, грушевая и множество других сортов, которые я
не успел отведать. И вот ведь какая загвоздка, просто магия какая-то: в
Саратове я много лет спустя пробовал делать такую же чачу, но у меня всегда получалась
самогонка! Никогда мне не удавалось получить волшебного, «специфического» вкуса
и запаха настоящей чачи. Наверное, в Грузии и дым от костра пахнет совсем
по-другому. Поэтому и шашлыки там тоже совсем другие…
В Кобулети со мной произошел
еще один совершенно «магический» случай. Каждый день Анзор отвозил меня на
своей машине на берег моря, где и вода была почище, и народу было поменьше. А я
обожал плавать с маской и трубкой, разглядывая каменистое дно и редких рыбок.
Однажды на дне что-то блеснуло,
я нырнул, и схватил среди камней серебряное колечко. Вечером с гордостью
показал Светлане свой улов. Она внимательно рассмотрело колечко. Затем с легким
презрением к моей добыче, и ко мне, как к кладоискателю, заявила: «Да это,
скорее всего, кто-то просто выбросил в море, чтобы еще раз сюда вернуться. Как
монетки бросают. Вот если бы ты достал золотое…» Мне ничего не оставалось
делать, как пообещать нырнуть за золотым.
И надо же такому случиться:
плавая через несколько дней почти на том же месте, я нашел на дне золотое
кольцо! Когда вечером Светлана с недоверием держала его в руке, посматривая на
мою, вроде бы равнодушную, но плохо скрывавшую восторг и гордость от такой
находки, физиономию, она вдруг повернулась к Анзору: «Ну почему ты не ныряешь с
маской!» Все расхохотались, а я пообещал достать еще одно такое кольцо. Разумеется,
больше таких находок в море я никогда не делал.
Комментариев нет:
Отправить комментарий