Magic of Svechnikov: января 2017

Дорогие друзья и Коллеги! Поздравляю Вас всех с Новым Старым Годом! Уж не знаю, смогут ли меня понять люди, живущие за пределами России, но у нас, наверное, только теперь вот и чувствуют, что зима скоро закончится, раз наступил долгожданный праздник. И пусть мороз крепчает, но уже совсем близко дряхлый февраль, а там и до Весны рукой подать! Всем желаю счастья в Новом Году, счастья и любви!

Прошлое дано нам как радикально иное,

оно – это тот мир, от которого мы отрезаны навсегда.

Память укореняется в конкретном пространстве,

жесте, образе и объекте.

Пьер Нора. Между памятью и историей.

Проблематика мест памяти.

Последнее время, работая уже над пятой книгой монографии «Призма памяти», я задумываюсь над принципиально важной для меня проблемой: чем же я фактически занимаюсь, анализируя, комментируя мемуары моего дедушки, а теперь вот создавая собственные записи отдельных эпизодов своей жизни. Как можно позиционировать такую деятельность, эту мою работу? Нужна она кому либо, кроме меня самого, моих близких и дальних родственников, моих друзей?

Что же такое – моя память? Могу ли я ей доверять? Ведь события, которые я вспоминаю и описываю, произошли полвека назад. Занимаюсь ли я их лакировкой, приглаживанием, редактированием? Несомненно, я это делаю, поскольку подчас довольно долго обдумываю, как записать мои мысли. Но не лишает ли это – мое стремление выразить всплывающие в голове мысли, образы, воспоминания правильно подобранными словами, – объективности описания происходивших со мной событий? Стоит ли придавать какое-то значение подобным мыслям? Думаю, что не стоит. Буду описывать все эпизоды теми словами, что возникают, всплывают из подсознания, так, как получается. Ведь как правильно заметил поэт:

...Как сердцу высказать себя?

Другому как понять тебя?

Поймет ли он, чем ты живешь?

Мысль изреченная есть ложь,

Взрывая, возмутишь ключи,

— Питайся ими— и молчи...

(Ф. И. Тютчев. Из стихотворения «Silentium!»)

В конце концов, если какой-то социолог или культуролог в будущем и решит подвергнуть все, написанное моим дедушкой и мною в этих книгах, не предвзятому, объективному анализу, то без этих моих конкретных воспоминаний, что он сможет сделать?! Так что я уже могу утешать себя тем, что публикуя эти мемуары, я, как минимум, создаю некий текстовый и визуальный объект для анализа. А уж на мнение гипотетического социолога об истинности, ложности или ценности моих воспоминаний я никоим образом повлиять не могу. Но не записывать свои воспоминания, молчать не хочу, и не буду. Не буду прислушиваться к сетованиям одного близкого мне человека, который, познакомившись с первыми книгами, вдруг стал говорить мне, что все описанное и дедом, и мною, давно уже кануло в вечность, никому не нужно, и никому не интересно. Он, этот человек, на мой взгляд, не до конца понимает, что, публикуя эти мемуары, я вовсе не ищу какой-то славы, не стремлюсь, да и не имею никакой возможности, повлиять на глобальные описания исторических событий ушедшего времени. Впрочем, скорее всего, я здесь немного лукавлю…

Учебники истории, общепринятые «объективные» суждения и свидетельства об ушедших временах, мифы и легенды, сказания и былины, все это – громадные полноводные реки, где-то прозрачные и чистые, где-то перекрытые плотинами, где-то замутненные. Эти реки имеют свои заливы, куда редко заглядывает человек, имеют узенькие протоки, которые едва можно перейти вброд. Но в них устроены, и четко обозначены широкие, глубокие фарватеры, по которым обязаны двигаться все суда. Впрочем, иногда, и довольно часто, река вдруг меняет свое русло, требует проводки нового, безопасного для судов фарватера. Ведь не должны же все, путешествующие по рекам истории, подвергаться опасностям, трагическим случайностям, возможностям перевернуться при резком повороте русла?! И летят вдоль всей реки, по всем городам и весям категорические требования немедленно установить новые вешки, бакены, маяки, помочь всем неустойчивым судам обрести верный курс! Далеко не все путешествуют по этим рекам и пьют из этих источников. Многие вообще лишь изредка обращают взгляд в прошлое, довольствуясь настоящим.

На всю свою жизнь я запомнил урок истории поздней осенью 1964 года. Вера Филипповна Эчбергер, директор нашей школы № 42, которая вела этот предмет в нашем классе, прошла в аудиторию насупленная и молчаливая. С удивлением наблюдали, как она, опустив глаза, молча и даже, как бы шаркая ногами, несколько минут ходила вдоль рядов наших столов. Мы тоже притихли, проникнувшись непонятной нам важностью происходящего. Затем она, все так же, не поднимая глаз, охрипшим голосом, медленно, но отчетливо выговаривая все слова, произнесла. «Откройте ваши учебники. Начиная со слов «… верный Ленинец», все, что написано про Никиту Сергеевича Хрущева, можете не читать».

Вот так плавная и широкая река истории на моих глазах изменила свое русло… И лоцманы повсюду быстро начали прокладывать новый курс. Думаю, что Вера Филипповна в душе не поддерживала инициативу партийных историков, она была чрезвычайно взволнована тем, что ей выпала печальная обязанность раскрыть нам великую тайну: истории, которую мы изучали по нашим учебникам, не существует, она не совершается во времени и в пространстве. Мы изучаем лишь то, как исторические факты и события интерпретируются людьми, имеющими право, стремление и возможность это делать. Этот случай потряс меня до глубины души. Ведь тогда никто из нас ничего не знал о романе Джорджа Оруэлла «1984». Мы тогда еще не читали ничего про «министерство Правды».

Теперь я понимаю, что исторический поток это даже не река, а скорее канал, выкопанный руками людей, так называемых «историков». И они, как муравьи, упорно прокладывают этот канал под «мудрым» наблюдением других, облеченных властью руководителей. И именно эти лидеры не полагаются на какие-то, не устраивающие их, объективные, возможно, и не существующие в обществе, критерии исторической объективности. Не полагаясь на возможность неправильного, с их точки зрения, выбора направления, они сами его определяют. И, как совершенно справедливо отмечает Пьер Нора, «канал» истории эволюционирует с течением времени, он меняет свое русло.

Но вода, которая его наполняет, не возникает из ничего. Множество маленьких ручейков памяти отдельных людей подпитывает, очищает этот бесконечный информационный поток. Эти ручейки вполне могут раствориться в общем потоке, но капельки, частицы, молекулы отдельных событий, составляют его несомненную основу. Ручеек памяти, разумеется, может нести в себе какие-то посторонние включения, но именно эти примеси делают его единственным и неповторимым. Эмоции могут искажать память, но они же и придают цвет и значимость тому, что вызывает такую эмоциональную окраску событий из прошлого. Разумеется, они, эти эмоции, сугубо индивидуальны, но складываются они под влиянием той среды, той повседневности, которая их породила. И в этом их социологическая ценность и объективность. И, пожалуй, самым важным фактором, определяющим возможность и вероятность слияния частных, личных капелек воспоминаний с глобальным историческим потоком, является процесс овеществления, материализации нашей памяти. Любое информационное сообщение, исходящее от человека, в нашем материальном мире может храниться и передаваться другим людям лишь на материальных носителях. Теперь, слава Богу, таких носителей и мест хранения гораздо больше, чем полвека назад, когда Вениамин Димитриевич, заполнял тетради своим красивым почерком. Я перевел эти записи в цифровые носители и издал в печатном варианте. Теперь эти капельки воспоминаний хотя бы имеют надежду слиться с информационным потоком.

В одном я могу поклясться: в дедушкины записки я ничего не вставлял, ничего не редактировал. Только лишь поражался богатству его языка, образности. По сути, на его записках я учился излагать свои мысли.