Но вернемся к моей молодости и
увлечению фокусами, которое позволило мне посмотреть почти всю Европу.
Через полгода после поездки в
ФРГ на Рурский фестиваль нашу группу почти в том же составе отправили в ГДР.
Мы, кажется, на поезде, через Польшу прибыли во Франкфурт.
Проехали мы на автобусах почти
всю страну, выступая в небольших городках перед местными жителями, и в
расквартированных в ГДР наших военных частях. Встречали нас замечательно, да и
мы «выкладывались на всю катушку». После концертов были обязательные банкеты с
тостами в нашу честь. Что меня поначалу удивило, так это обязательное
присутствие наших офицеров на концертах и банкетах. Рядом с главой местной
администрации всегда восседал наш офицер, обычно в чине майора или
подполковника. Впрочем, очень скоро я догадался, в чем дело.
Уже много лет «либералы» пишут
об «оккупационном режиме» Советского Союза в ГДР, в странах Прибалтики. И им сейчас
гневно отвечают коммунисты, что это неправда. Не могу судить о режиме тех лет с
полным пониманием той ситуации, но свидетельствую, что в любом маленьком
городке фактическим руководителем всего был командир того советского воинского
подразделения, что стояло в этом месте. Именно этому командиру преданно смотрел
в глаза глава городской администрации, произнося очередной тост за великий
Советский Союз. И мы, в общем-то, этим гордились.
Еще одним, возможно, неявным
подтверждением ситуации с жизнью в ГДР было также поразившее меня явление. В
маленьких городах, когда мы во время банкета выходили на крыльцо покурить, я не
видел на улицах ни одного прохожего, хотя время была еще очень раннее. Не
думаю, что там был «комендантский час», но тенденция сидеть дома, и не гулять,
прослеживалась очень явно. И еще одно обстоятельство, которое выпирало в каждом
разговоре с местными жителями: узнав, что полгода назад мы выступали в ФРГ, они
с горечью в голосе сообщали, что им легче слетать на Луну, чем попасть в
соседнюю Германию.
Автобаны в ГДР, по которым мы
проезжали, были точной копией тех, что поразили меня в ФРГ. Они были так же
величественны и пересекали страну во всех направлениях. Правда, во многих
местах на них уже были рытвины и ямки, чувствовалось, что их регулярно не
ремонтируют. Но было еще одно отличие, которое, впрочем, заметить можно было не
сразу. Через несколько километров пути с двух сторон автобана были сделаны
насыпи, пандусы. Такие насыпи регулярно повторялись на всех скоростных
автострадах. Когда я однажды задал вопрос об их назначении офицеру, который
ехал в нашем автобусе, тот, явно поразившись моей наивности, ответил: «Это,
чтобы наши танки могли заползти на автобан, и за пару часов по этим дорогам
прикатить в центр Европы…» Вот и судите сами о том режиме, что был установлен в
ГДР.
Свозили нас и в столицу – в
Берлин. Самое страшное, что я видел в ГДР, это – берлинская стена. Она серой
змеей тянулась через весь город, перед ней была полоса разрыхленной земли, как
в концлагерях. Вы можете посмотреть на то, как она появилась в Берлине в 1961
году, вот по этой ссылке:
Потом я прочитал, что она была
построена за одну ночь. Стена разделила многие немецкие семьи. Потом нечто
подобное я видел на Кипре. Стена, по обе стороны которой, находятся
непримиримые противники – это крайняя степень мирного существования при полной
готовности к вооруженному столкновению. Не дай нам Бог пережить такое хоть
где-нибудь.
От маленьких городов ГДР у меня
сохранилось ощущение стерильной чистоты, тишины, порядка, и какой-то
затаенности, ожидания перемен.
Наступили годы «брежневского
застоя». В эти годы я побывал в Польше, в Словакии, в Мозамбике. Очень
запомнилась мне поездка в Днепропетровск. Это было в начале 1980 года.
Дело в том, что секретарь
обкома КПСС Родионов, отвечавший в те годы за идеологию в области, внедрил
интересную практику в свое общение с коллегами из других городов. На официальные
встречи он привозил небольшую бригаду артистов из Саратова, подчеркивая тем
самым высокий культурный статус нашего города. Артисты с огромным удовольствием
принимали участие в таких поездках: это было престижно и очень вкусно. В те
застойные годы никакой нормальной еды купить в магазинах было невозможно, полки
были пустые, колбасу и мясо возили огромными сумками из Москвы. А на банкетах в
таких поездках можно было отведать изумительных деликатесов. Да и потом свое
театральное начальство относилось к таким особам, приближенным к обкому, совсем иначе, чем к рядовым артистам. Впрочем, хорошо это, или не очень, я
испытал, как говорится, на своей шкуре.
Перед поездкой в Днепропетровск
мне позвонил помощник Родионова из обкома и пригласил в такую делегацию на
несколько дней. Поездка была посвящена подведению итогов социалистического
соревнования между городами-побратимами, Саратовом и Днепропетровском. Я с
радостью согласился, но сообщил, что на день отъезда в нашем институте назначен
выездной субботник, а я был куратором студенческой группы и должен был ехать
вместе со студентами. Помощник попросил меня сообщить о моем участии в
делегации Саратова нашему институтскому партийному руководителю, чтобы тот
заменил мою кандидатуру на субботнике. И предложил мне быть на вокзале к 19
часам у 10-го вагона.
Утром я был в кабинете нашего
факультетского секретаря парткома. Рассказал ему о звонке из обкома. Поездки на
субботник были тогда «головной болью» партийного начальства низшего звена, вся
ответственность за явку и качество работы студентов ложилось на их плечи. А
они, в свою очередь, перекладывали эту ответственность на кураторов
студенческих групп. Поэтому нашему секретарю было крайне неприятно отпускать
меня с такого ответственного мероприятия. И он заявил мне, что не получал
никаких указаний обо мне от своего начальства, поэтому я должен бегом бежать в
автобус и ехать за город со своими студентами. Я был вынужден подчиниться,
поскольку свое начальство было для рядового ассистента в институте пострашнее далекого
обкома… Тогда не было у нас никаких сотовых телефонов, и я едва успел позвонить
помощнику Родионова и рассказать о том, что наш секретарь отправил меня на
субботник. Тот предложил мне ехать со студентами, и ни о чем не беспокоиться.
Разумеется, мне было бы куда приятнее ехать в Днепропетровск с
друзьями-артистами, чем убирать мусор на какой-то стройке, но ничего не
поделаешь. И я поехал на субботник.
Часа в четыре вечера автобус
привез нас назад, пропыленных и уставших, к воротам политеха. Каково же было
мое изумление, когда первым у автобуса меня встретил наш факультетский
секретарь. С плохо скрываемой ненавистью, он попросил меня сесть в черную
Волгу, которая стояла рядом, и сказал, что машина отвезет меня домой, а потом
на вокзал к поезду. По его лицу, покрытому красными пятнами, я понял, как ему
досталось от обкомовского начальства. Все последующие годы, при встрече в
коридорах института, он отводил глаза в сторону, не желая лишний раз со мной
общаться. Ведь я был свидетелем его унижения. Потом я увидел аналогию тому
происшествию в фильме «Собачье сердце», когда Швондер, после выволочки по
телефону, тихо произносит: «… Это неслыханно». В глазах Швондера было точно такое
же чувство унижения, которому тот ничего не мог противопоставить… Должен, впрочем,
сказать, что через много лет, после моей защиты докторской диссертации, мы
стали большими друзьями с этим властным, но, в принципе, добрым и отзывчивым
человеком, который, оказывается, очень любил мои фокусы. Да и сам он был
человеком искусства, даже записал диск любимых эстрадных песен в своем
исполнении. Этот диск с его дарственной подписью хранится в моей коллекции.
Но вот тогда, по-моему, он
ненавидел и меня, и свою должность всеми фибрами души.
Итак, через час я уже был на
вокзале, где меня встретили, и усадили в одно купе с лучшим другом и
аккомпаниатором – Валерием Петровичем Ломако.
Вместе с нами ехали певцы, народные артисты Леонид Сметанников, Нелли
Довгалева и популярный саратовский юморист Лев Горелик. Вечером следующего дня
нас встретили в Днепропетровске, рассадили в черные обкомовские Волги, и, с
ветерком прокатив по улицам вечернего города в сопровождении местного ГАИ,
привезли в дом приемов. Каждому достался великолепный номер, но нас сразу
предупредили, что на приведение себя в порядок нам дают только пять минут. Сбор
внизу в ресторане. Наскоро причесавшись, сбрызнув себя одеколоном и положив в
карман платочки для фокуса, через пять минут я был внизу.
Ресторан поразил нас всех,
когда, сбившись в робкую кучку, мы ожидали появления партийного начальства, и с
восторгом озирали невиданный интерьер зала. Я уже много раз бывал на разных
банкетах и у нас, и за рубежом, но такого великолепия, как в том украинском
обкомовском ресторане, я не видал, ни ранее, ни потом.
Столы, покрытые синей парчой,
стояли разорванной буквой «П». Стулья, резные, с высокими прямыми спинками,
стояли в полутора метрах друг от друга. Перед каждым местом лежали столовые
приборы, вилки, ножи и различные ложки. Стояли в ряд бокалы, стаканы и
стопочки. На синем столе, небрежно брошенные, лежали алые гвоздики. Именно так!
Цветы не стояли в вазах, а просто лежали на синей парче. Это было изумительно
красиво. Но никаких блюд с едой и вообще тарелок на столах не было. Это тоже
было интересно.
Наконец появилось и начальство.
Впереди шел секретарь днепропетровского обкома партии, за ним наш Родионов, и
еще несколько человек. Они прошли к «перекладине» трех больших столов и,
обратившись к нам с кратким приветствием, секретарь украинского обкома
предложил всем рассаживаться за столами. Затем он сообщил, что сегодня, и все
дни нашего пребывания в Днепропетровске, нас будет обслуживать бригада
официантов, специально подготовленная для работы в Москве на летней Олимпиаде.
Мы зааплодировали, широкие двери распахнулись, и, под звуки зажигательной
украинской мелодии, в зал поплыли двумя шеренгами улыбающиеся юноши и девушки.
Все они были в национальных ярких костюмах. Теперь мы поняли, почему наши
кресла стояли так далеко друг от друга: на каждого, сидящего за столом,
приходилось по три официанта! Это ресторанное шоу напоминало «царский обед» из
фильма «Иван Васильевич меняет профессию».
Они ласково обступили нас и
начали наперебой предлагать фантастические яства и напитки. Один официант держал
огромное блюдо с чем-то немыслимо вкусным, второй накладывал эту вкуснятину тебе
на тарелку, третий держал в руке бутылку с изысканным питьем. Впрочем, чтобы мы
не ошиблись в выборе алкоголя, нам нежно шепнули на ушко, что пить лучше всего
то, что выберет себе секретарь днепропетровского обкома… Когда стопки были
наполнены украинской горилкой, секретарь встал и произнес первый тост «… за
нерушимый союз компартии, рабочего класса и трудового крестьянства!» Мы дружно
опрокинули хрустальные стопочки, которые тут же были вновь наполнены холодной
водкой. Закусывая черной икрой вкуснейшую горилку, я вспомнил те скромные,
пустые полки продуктовых магазинов, где каждодневно должны отовариваться те
слои населения, за союз с которыми столь смачно выпил дородный и счастливый
секретарь. Дальше началась стремительная пьянка с вкуснейшими закусками, перед
которыми просто нельзя было устоять. С трудом удалось мне доползти до своего номера после
этого дружеского ужина. Но я все-таки успел записать в блокнот, что было подано 19
(!) блюд. Тогда, да, пожалуй, и теперь, это продолжает мне казаться немыслимым
количеством еды. Тридцать лет я не смог бы привести ни одного примера банкета,
который соперничал бы с тем «дружеским ужином» по количеству предлагаемых блюд.
Только в последние годы, выступая на корпоративах, или на торжествах по случаю
юбилея газпромовского начальства, я начал наблюдать столь же бессмысленно
обильные столы… Только теперь столы сразу заставляют блюдами так, что трудно
дотянуться до того, что тебе понравилось.
Тогда же в 1980-м хотелось
попробовать все. Кстати, именно тогда впервые попробовал по-настоящему вкусный соленый
арбуз. Мне так понравилось это соленье, что и теперь зимой, это моя самая любимая
закуска.
На другой день нас подняли
очень рано, программа нашего пребывания на «ридной Украйне» была очень
насыщена. Очевидно, что все проблемы обильных обкомовских ужинов были прекрасно
известны ресторанным работникам. На столах перед каждым местом уже стоял
приличный горшочек с холодной ряженкой, которая мгновенно восстановила
утраченное вечером здоровье. Нас разделили на небольшие группы, рассадили по
тем же черным Волгам, и повезли на днепропетровские заводы и фабрики. В день мы
участвовали в праздничных митингах на двух-трех заводах, где сначала звучали
бравурные речи и лозунги, а затем мы показывали свое искусство. Фокусы везде
проходили «на ура». Именно тогда я понял, что искусство обмана, самое
демократичное и любимое всеми. А главное – редкое! Мой номер всегда пользовался
самым большим успехом. Увидев классические трюки на импровизированных сценах во
время митингов, потом на банкетах все восхищались, просили показать еще
что-нибудь. Наверное, именно тогда я начал всерьез понимать важность и
притягательность микромагии. Фокусы с ножами и ложками за столом, с салфетками,
монетками и другим реквизитом, который всегда можно попросить у соседей – это самый
оправданный реквизит для дополнительного выступления на банкете. Если тебя уже,
разумеется, видели с серьезным эстрадным номером. Это очень важное, на мой
взгляд, обстоятельство. Ты должен завоевать признательность зрителей на сцене.
Зато потом ты будешь иметь успех за столом с самыми простыми трюками. Надо серьезно
продумать свое выступление в формате close-up-magic. И выступать, если тебя
попросят, в стиле мгновенной яркой импровизации. Всегда надо помнить, что
хороший экспромт готовится заранее!
На заводах после
митингов-концертов были самые искренние, простые, но такие же обильные банкеты.
Поскольку сопровождающий каждую группу отдельный работник саратовского обкома
всегда преподносил заводу какой-то памятный подарок от нашего города, нас при
расставании тоже засыпали подарками. Чемодан при посадке на поезд просто
ломился от хрустальных пепельниц, ваз, подносов и всякой другой всячины. До сих
пор, глядя на огромную пепельницу из красного дымчатого стекла, вспоминаю ту
интересную, насыщенную поездку.
Родионов еще несколько раз брал
нашу бригаду в подобные поездки. Один раз мы летали на обкомовском самолете. Я
был поражен внутренним интерьером салона: в нем не было обычных рядов кресел с
проходом посередине, а небрежно стояли мягкие кресла, диваны и журнальные
столики. И было очень приятно узнать в стройном пилоте Вячеслава Михайловича
Хорева, друга моего папы, с которым я тоже был хорошо знаком. Самолет он вел
идеально, никто даже не чувствовал ни взлета, ни посадки. Не было никаких
воздушных ям, тряски. Потом я узнал, что он был штатным «обкомовским» пилотом. Партийное
начальство понимало и ценило настоящий профессионализм.
Комментариев нет:
Отправить комментарий