Все возвращается на круги своя...

Наша российская действительность подтверждает, что все в природе имеет циклическое, либо спиралевидное развитие. Наверное, это относится и к социальной жизни.

Начало перестройки было с восторгом встречено большинством творческих работников, поскольку одним из первых актов «локомотивов» перестройки была отмена так называемых тарификационных комиссий. Такие комиссии создавались областными управлениями культуры (теперь министерства). Комиссии ежегодно просматривали всех артистов и принимали решения о величине концертных ставок, и, вообще, о возможности концертной деятельности каждого артиста. И многие творческие работники просто ненавидели эти комиссии, поскольку они подчас закрывали дорогу на сцену всякой серости. И многие завидовали мне, поскольку у меня была квалификационная книжка артиста первой категории, хотя я не был артистом филармонии. 

Но я прекрасно помню, какая серость буквально хлынула на все площадки, когда такие комиссии были отменены!  Последствия были катастрофическими – народ просто перестал ходить на эстрадные концерты.

И вот теперь, через тридцать с лишним лет после тех печальных решений,  в Думу внесен законопроект о создании некоего подобия тех тарификационных комиссий.

Каждый творческий работник, к которым относятся артисты оперы, балета и драмтеатров, раз в пять лет должен будет пройти конкурс, чтобы подтвердить профессиональную состоятельность, пишет газета «Коммерсантъ» со ссылкой на Министерство культуры.

Пройдет ли такой закон через Думу, или будет благополучно отклонен, вот в чем вопрос.

Как молоды мы были... Путешествие в Иркутск (продолжение 7)

Должен заметить, что в своей статье Березовский абсолютно прав – относительно серьезные авантюры также проходят довольно легко, если их очень желать, и смело «бросаться в омут». Жалко только, что с годами такая безрассудная смелость уступает место рассудочной расчетливости, которую сменяет уверенная трусость. В общем-то, смелость – основное качество начинающего фокусника, которое лишь и способно смести все преграды на выбранном пути, и превратить скромного юношу в уважаемого мэтра. Понимать, впрочем, это обстоятельство начинаешь отчетливо лишь тогда, когда поезд уже ушел, лишь потихоньку угасает красный прощальный огонек на последнем вагоне. А следующий поезд придет уже слишком поздно…

У меня в жизни была одна поездка, на которую я сейчас никогда бы не решился. Но тогда в 1967 году внезапно совместились несколько обстоятельств, и я отправился в Иркутск. Самым главным двигателем всего авантюрного путешествия являлась, разумеется, любовь и тяга сердца.

Я просмотрел сейчас свои заметки, и вдруг мне подумалось, что любой читатель сможет счесть меня этаким фанатом фокусов и научной работы, у которого в жизни не остается времени на простые человеческие чувства. Я имею в виду естественную юношескую тягу к противоположному полу, мгновенные влюбленности, ветер в голове, и готовность бежать на свидание в любое время суток. Да, у меня все это было, часто, много, красиво, и не очень красиво… Но теперь все эти донжуанские подвиги вспоминаются с теплотой, все мои любимые девушки предстают перед мысленным взором только Джульеттами, Офелиями – Прекрасными Дамами. И всегда фокусы были лишь средством для уверенного завоевания сердца очередной пассии, которая оттесняла на задний план предыдущие увлеченности.

Но я всегда буду помнить очень милую, добрую девушку, с которой познакомился в Крыму, когда был там с туристами после окончания 8 класса. Назовем ее С. Она тоже приехала в Крым по туристической путевке, тоже закончила восьмой класс. Жила она в Иркутске. Мы как-то очень легко подружились. Она была хохотушкой, улыбчивой и очень красивой. Я по уши влюбился в нее уже в первый день. К сожалению, той короткой недели совпадения маршрутов наших туристических групп было очень мало для закрепления и развития нашей взаимной привязанности. Я не имел тогда никакого опыта любовных отношений с девушками, вся интрига развивалась, как я теперь понимаю, очень медленно, робко. Она скорее напоминала неуверенный флирт и заигрывания, чем пылкую, всепожирающую и взаимную страсть. Мы гуляли, взявшись за ручки, иногда обнявшись, купались в море на галечных пляжах Ялты, пили легкое розовое крымское вино из огромных «квасных» бочек (20 копеек за поллитровую пивную кружку). Мгновенно пьянели и от вина, и от влюбленных взглядов. И хохотали, глядя друг на друга, и покачиваясь…

Разъехавшись по своим городам, мы переписывались. Да, дорогие мои читатели, тогда, напоминаю, не было ни Интернета, ни скайпа, ни электронной почты. И мы писали друг другу длинные письма на обыкновенной бумаге. И отправляли их по авиапочте. Письмо из Саратова до Иркутска шло пять дней. Так что за месяц мы успевали написать друг другу по два-три письма. В письмах я был куда раскованнее, чем на реальных свиданиях, описывал свои чувства к ней, и мечтал о новой встрече. Она же приглашала меня в Иркутск. И я мечтал, что совсем как взрослый жених приеду в ее город. Наша переписка длилась больше трех лет, но о встрече можно было только мечтать. Добраться до Иркутска можно было только самолетом, но это было безумно дорого.

И вдруг, после окончания первого курса института, на меня свалилась целая гора честных советских рублей.

Дело в том, что после первой сессии, сдав ее на все пятерки, я стал получать повышенную стипендию – целых 45 рублей. Для сравнения могу сказать, что зарплата инженера была 90-100 рублей. Учитывая то, что я жил с родителями, мои повседневные необходимые траты были очень маленькими. Мне не надо было тратить деньги на еду, одежду и обувь. Поэтому потихоньку что-то накапливалось.

Но вот законы студенческой жизни тогда были такие, что за летние три месяца никакой стипендии не выплачивалось. И вдруг Леонид Ильич Брежнев издает два указа в пользу студентов: в 1967 году он повелевает осенью единовременно выплатить стипендию за три летних месяца; и выходит распоряжение делать студентам скидку на все билеты 50%. Возможно, скидка была и раньше, не помню. У меня в голове эти два обстоятельства выступают «в одном пакете». Может быть, и не генсек издавал эти указы, а министерства или правительство. Это не так важно. Важно, что это произошло в то самое время «брежневского застоя», как именуют те годы «прогрессивные» историки. Вот и судите сами – можно ли называть застоем ту эпоху, когда студентам «делали так хорошо»! В общем, в октябре 1967 года я получил (вместе со стипендией за текущий месяц) целых 180 рублей! Для студента просто гигантская сумма! Да что там для студента! За такие деньги инженеру надо было «вкалывать» не меньше двух месяцев. Получив такую сумму, я объявил родителям, что собираюсь на ноябрьские праздники лететь в Иркутск. И они совершенно неожиданно согласились. Вообще, к чести моих родителей должен заметить, что они всегда считали путешествия делом более важным, чем приобретение каких-то материальных благ.

Изначально маршрут такой дальней поездки был сложным и малореальным предприятием. Из Саратова ни один самолет в Сибирь не летал: самые большие машины, которые были в нашем авиаотряде – самолеты Ан-24. Максимум дальности – Куйбышев (Самара) и Сочи. Поэтому в Иркутск надо было лететь с пересадкой из Москвы или из Куйбышева. У меня получалось, что при благоприятной стыковке рейсов, я успеваю за 7-9 дней слетать в Иркутск через Куйбышев. Вообще, решение лететь подкреплялось поддержкой легендарного лётчика 60-х годов – Тарасова Свет Ивановича.

Тарасов Свет Иванович и его супруга Анна Иосифовна были большими друзьями нашей семьи. До своего перевода в Саратов, где он возглавил наш авиаотряд, Свет Иванович несколько лет летал в Антарктиду. Это были самые первые попытки освоить трансантарктические маршруты. Так вот Свет Иванович, узнав, что я собираюсь лететь в Иркутск, дал мне четкий наказ: «Если будут какие-то непредвиденные обстоятельства, смело подходи к любому экипажу и от моего имени проси о помощи. Гарантирую, что тебе помогут». Именно эта уверенная поддержка очень веселого и доброго человека отмела все сомнения в успехе поездки. В конце концов, только благодаря имени Тарасова мне и удалось долететь до Иркутска.

Маленький самолет из Саратова был последним рейсом, который в начале ноября принял куйбышевский аэропорт Курумоч. Как только мы сели, на взлетное поле лег плотный туман, все рейсы были отменены. Пассажиров, следующих в другие города, разместили в гостинице, пообещав, что о возможности вылета нас предупредят. Ночью в дверь номера, где я забылся тревожным сном, раздался громкий стук. Резкий женский голос прокричал: «Кому в Сибирь, срочно на поле!» Моментально проснувшись, я побежал вместе с десятком пассажиров к аэровокзалу. Там диспетчер сообщил, что через полчаса метеорологи «дают окно» и Ан-10 полетит в Новосибирск. Я толком ничего не сообразил, но при этом всё же осознал, что добираться до Иркутска мне придется «на перекладных» и моментально отдал свой билет на регистрацию. Решил, что Новосибирск, это все-таки ближе к Иркутску, чем Куйбышев, где я могу застрять на долгое время. Еще через десять минут большая группа пассажиров трусцой поспешила к огромному самолету. Тогда ходила шутка, что Ан-10 выглядит как беременный кит. Мне досталось место в самом хвосте около выхода. Еще через полчаса самолет вырулил на взлетную полосу и, взревев мощными винтами, взмыл в ночное небо.

Под утро лайнер приземлился в Новосибирске.  Я ни секунды не спал за все время перелета, поскольку обшивка, к которой я прислонился, кошмарно вибрировала. Мне казалось, что каждую секунду самолет может развалиться на куски. Но, к счастью, все обошлось.

Когда я вошел в высокий зал аэровокзала, первое, что мне бросилось в глаза, это огромная карта СССР во всю стену. Я тут же отыскал Новосибирск и начал искать на карте Иркутск. А найдя свой конечный пункт назначения, понял, что я преодолел всего половину пути, и приблизился к Иркутску чисто символически. Пошел к кассам, регистрировать свой билет на ближайший рейс. И только тогда понял всю опрометчивость своего наивного путешествия. В Новосибирском аэропорту скопилось несколько тысяч пассажиров, мечтающих улететь в том же направлении, что и я. Мне предложили записать свою фамилию в огромную «амбарную» книгу. Просмотрев записи в ней, сделанные моими предшественниками, понял, что я оказываюсь где-то в конце двухтысячной очереди. Шансы добраться до Иркутска в ближайшие три недели были практически нулевыми. Я даже не стал записываться. Уныло подумал, что надо искать возможность вернуться домой. В это мгновение по громкой связи объявили посадку на самолет Ту-104 рейсом до Иркутска. Я широко открыл глаза и увидел, как через зал уверенно идет небольшая группа пилотов в синей аэрофлотовской форме. Прямо как в фильме «Мимино». Это сравнение я могу сделать только теперь, мысленным взором, поскольку до выхода фильма тогда в 1967 году оставалось еще ровно десять лет.

Я подбежал к пилотам и произнес фамилию Свет Ивановича Тарасова, показывая одновременно свой билет до Иркутска. Пилоты переглянулись, улыбнулись, и предложили мне идти вместе с ними к самолету. Без всякой регистрации они провели меня в самолет и усадили на свободное резервное место в конце салона. Свет Иванович был абсолютно прав – его помнили и уважали. Мне помогли при первом же упоминании его имени, даже не спросив, кто я, и откуда. Это было серьезным доказательством существования негласного летного братства.

Я никогда до этого не летал на реактивных самолетах. Полет был просто фантастическим по сравнению с винтовыми самолетами: чувствовалась мощь и огромная скорость. До Иркутска долетели часа за два-три.

В Иркутске я позвонил, сообщил о своем прилете и на такси доехал до улицы Партизанской. Встретили меня просто по-родственному. Несколько дней пролетели незаметно. Особенно запомнилась организованная поездка на Байкал. Меня поразила и очаровала прозрачность байкальской воды. Было видно, как дно, покрытое мелкими камешками, плавно уходит вниз. Легкая дымка появлялась в воде лишь на глубине метров 20-30. Фантастическая вода! И байкальский омуль, которым меня угощали, и сибирские беляши с бульоном, и кедровые орешки, целый мешочек которых мне положили в чемодан – весь этот очень теплый прием убедил меня на уровне подсознания в том, что я здесь появился уже в статусе потенциального жениха. Правда, жизнь распорядилась по-другому, наши дороги разошлись в разные стороны. Но я всегда с теплотой вспоминаю С. как свою первую любовь.

Назад домой я тоже добирался с пересадками. Долетел до Москвы, а потом доехал до аэропорта Быково, откуда совершались рейсы в Саратов. И уже в Быково столкнулся все с той же проблемой: слишком много народа мечтало долететь до Саратова, а самолетов было мало. Но у меня уже был опыт, приобретенный во время этой экспедиции. Внимательно исследовал всю процедуру отлета. И обнаружил, что выйти на летное поле можно очень просто в конце небольшого скверика, окружающего аэропорт. Последний раз перед вылетом билеты у пассажиров проверяли в дверях здания аэропорта. А дальше они растянувшейся толпой рысцой самостоятельно трусили к самолету. Была поздняя ночь. И это было мне на руку.

Дождавшись объявления очередного вылета в Саратов, я как шпион пробрался на поле, и незаметно присоединился к хвосту очереди счастливчиков. Перед входом в самолет никто билеты не проверял, мы все поднялись на борт, я юркнул на свободное место у иллюминатора, и притворился, что уже сплю. Никто не обратил внимания на лишнего пассажира. Когда самолет взлетел, и я огляделся, больше всего меня возмутило то, что в салоне было около десятка свободных мест. А ведь в Быково скопилось много желающих улететь. Через пару часов я был в Саратове.

Вся комбинация с полетом в Иркутск благополучно завершилась. Я приобрел неоценимый опыт самостоятельного передвижения в российской транспортной неразберихе.

Как молоды мы были... Материализация желаний (продолжение 6)

Недавно у нас с Виктором Реннером состоялся очень интересный разговор о возможности материализации наших желаний. Виктор привел несколько весьма убедительных примеров из своей жизни, подтверждающих довольно спорный тезис о том, что если долго желать чего-то определенного, то оно, это желание, обязательно сбудется. В общем-то, такие верования свойственны первобытным народам, но они не только преспокойненько дошли до наших дней, но, что самое интересное, они действуют! На другой день Виктор переслал мне статью «Как заработать большие деньги», авторство которой приписывают Борису Березовскому. В этой статье олигарх прямо пишет: «…Такова сила веры - сила материализовать наши желания и представления». Читатели могут познакомиться с этой статьей по ссылке:

http://hubris-ipod.narod.ru/bereza.html

Верить этому или нет? Стойкие атеисты назовут такие взгляды чепухой и приведут сотни примеров, подтверждающих их правоту. Чаще всего они просто отмахнуться от таких рассказов и даже не захотят их обсуждать. Но вот я хочу привести вам только один пример из своей жизни, который, на мой взгляд, подтверждает магическое видение окружающего нас материального мира. По крайней мере, я абсолютно убежден в том, что мир, нас окружающий, гораздо сложнее наших о нем представлений. В общем-то, я могу вспомнить и описать десятки своих встреч с магическим. Возможно, в дальнейшем это и сделаю. Но сейчас я хочу рассказать о майских днях далекого 1966 года.

Тогда я оканчивал среднюю школу, был стойким материалистом, хотя и мечтателем. Любовь к фокусам всегда развивает воображение, а воображение порождает мечты и фантазии. Семья моя имела достаток, как я теперь понимаю, очень небольшой. На любое, даже скромное приобретение надо было долгое время копить деньги. Именно поэтому тогда я имел самое простое транспортное средство – велосипед. Он был «полугоночный», трехскоростной, я его очень любил. Долгими зимами я мечтал о весне и лете, когда я снова смогу свободно мчаться по дорогам, тогда еще совсем не загруженными транспортными средствами. То, что на дорогах могут быть такие, как сейчас, многокилометровые пробки, никто не мог представить в самом страшном сне.

Вот таких велосипедистов, мечтающих о дальних странствиях, нас было человек 5-7. И в мае мы отправлялись на велосипедах километров на 15-20 вдаль от Саратова вверх по Волге, разыскивая поляны, сплошь усеянные ярко-желтыми маслянистыми цветами маленьких диких тюльпанов. Они всегда расцветали в первых числах мая, и в лесах их было множество. Затем, где-то к 9 мая расцветали ландыши. И тогда мы отправлялись на сбор ландышевых букетов, но уже в другую сторону – на Кумысную поляну. И в том, и в другом случае приходилось подниматься на довольно высокие горы, окружающие Саратов. Шли, толкая перед собой велосипеды. Зато уже наверху, откуда открывались потрясающие виды и на Саратов, и на Волгу, мы заскакивали на седла и мчались вдаль.

В мае 1966 года мы уже возвращались по лесным тропинкам вдоль Волги в Саратов, но тюльпанов так и не набрали. И вдруг выехали на небольшую поляну, с которой открывался потрясающий вид на волжские дали. И поляна была просто усеяна желтыми цветами. Быстро собрали букеты и уселись отдохнуть, любуясь Волгой. Место так мне понравилось, что я не удержался и воскликнул: «Вот здесь бы я хотел иметь дачу!» Казалось бы, откуда в голове семнадцатилетнего романтика такие приземленные мысли? Но на самом деле эта мысль была мной озвучена закономерно.

В те далекие годы все россияне просто «заболели» дачными участками. Получить земельный надел на организацию было довольно просто. Правда, не во всех местах. Самые престижные участки располагались, разумеется, вдоль Волги. И хотя о таких дворцах, которые теперь выросли на волжских берегах, никто и не думал, но получить желанные 6 соток недалеко от пляжей, было просто заветной мечтой саратовцев. К сожалению, мечтой, недостижимой для большинства. Ходили упорные слухи, что места вдоль Волги распределяются только с разрешения Обкома партии. В это время и мои родители стали всерьез мечтать о дачном участке.

Большой друг нашей семьи, Иван Федорович Никифоров, директор профтехучилища, как раз подыскивал земельный участок под дачный кооператив для педагогического коллектива. Он пообещал и нас включить в этот кооператив. Начали подыскивать место, но всё, что предлагали, не вызывало никакого восторга, поскольку участки находились далеко от Волги. Мы раз пять всей семьей выезжали с Иваном Федоровичем, но каждый раз место было совсем не таким, о котором мечтали. У нас уже начинало нарастать чувство разочарования, поскольку все посадки по народным приметам надо делать до Троицы (пятидесятый день после православной Пасхи). Обычно этот день празднуется в июне. И все мы могли опоздать с посадками в этом году. Но решили продолжать поиски.

Через несколько дней после моей велосипедной поездки, Иван Федорович заехал за нами и предложил еще раз посмотреть новое место под дачный кооператив. «На смотрины» поехало сразу несколько человек. Все мы сидели внутри закрытого фургона с надписью «Хлеб» и часа полтора ехали в полной темноте (в фургоне не было окон). Наконец, машина остановилась, кто-то открыл дверцу. Всем предложили выгружаться. Я, зажмурившись, выпрыгнул на траву в яркий солнечный день. Когда через несколько секунд я смог открыть глаза, передо мной открылся потрясающий вид на Волгу. Машина стояла на той самой поляне! Я едва сдержал восторженный возглас. До сих пор у меня мурашки по коже бегают при одном воспоминании о том мгновении. Ведь, например, если бы это был какой-нибудь небольшой автобус, то, выглядывая из окна, я бы, может быть, давно уже догадался, куда мы едем. Эффекта неожиданности не было бы. Не было бы и такого внезапного восторга от исполнения желания. А желание моё иметь дачу в этом месте исполнилось на все сто процентов.

Дело в том, что вся группа будущих садоводов несколько дней работала лесорубами, прорубая неширокую просеку в молодой поросли перпендикулярно к Волге. Именно такой участок под дачный кооператив и выделили Ивану Федоровичу. Затем трактор вскопал землю, и просеку поделили на 14 одинаковых по размеру участков параллельных Волге. В шапку бросили 14 бумажек с номерами участков, и все тянули эти номера по очереди. Самое большое чудо и произошло в этот момент: мой папа вытащил бумажку с номером «один»!

Даже если все атеисты мира будут убеждать меня в цепочке совпадений, я никогда не могу в это поверить: слишком ничтожна вероятность совпадения не связанных друг с другом событий с моим самым искренним желанием. Получение совершенно невероятным путем дачного участка в том самом месте, да еще и в столь короткий промежуток времени, для меня стало первым появлением веры в то, что наши желания обязательно сбудутся, если желать искренне!

И с тех самых пор эта дача остается для меня тем стержнем, на который нанизываются эпизоды моей жизни. Я готовился на ней к школьным экзаменам, к экзаменам в институт, мы принимали на ней всех наших друзей и родственников, на ней я писал свои диссертации и монографии, готовился к защите, сначала кандидатской, а потом и докторской диссертации. На ней я переводил книжки по фокусам и разучивал новые трюки. Почти пятьдесят лет я не устаю восхищаться видом на Волгу, который каждый раз оказывается другим: то радостным, то печальным, то суровым… И я прекрасно понимаю, что всё в этой жизни меняется, и будет меняться еще долгие годы. Но этот вид всегда будет оставаться всё таким же, юным и прекрасным.

Христос Воскрес!

Дорогие друзья! 

Дорогие мои православные Братья и Сёстры! 

Поздравляю всех вас со светлым Христовым Воскресеньем!

Настала Пасха – день весёлый!

Недавней скорби ни следа!

Воскрес Спаситель к жизни новой,

В него мы верили всегда!

Пусть куличи горят свечами

В предвосхищении чудес!

На поздравленья отвечаем:

«Христос воистину Воскрес! »

Как молоды мы были... ФРГ, Рурский фестиваль (продолжение 5)

А к вечеру комфортабельный немецкий автобус привез наш коллектив в маленький частный отель в Реклингхаузене. Узенькие деревянные лестницы, маленькие номера с окнами на парк и озеро, огромные невесомые одеяла, напоминающие бабушкины перины, заграничные ароматы в туалетах – мы почувствовали себя в настоящей западной стране. Тишина и покой – вот ощущения от первого вечера и ночи в гостеприимной гостинице.

А наутро нас прокатили по городу, рассказали про ежегодный фестиваль народного творчества – знаменитый Рурский фестиваль, и отвезли в Бохум, где мы и должны были выступать. Театр, его зал и гримуборные нас всех сразили наповал. В гримерных – для каждого из артистов своя комната, нас ожидал полный туалетный набор с мылом, дезодорантами, кремами, щеточками, шампунями и еще множеством всяких флакончиков, несколько махровых полотенец. Нам предоставили каждому индивидуальных парикмахеров, которые помогали гримироваться (я со смущением отказался от такой услуги), показали все выходы на сцену, познакомили с осветителями, радистами – со всеми, кто нам помогал самым искренним образом.

Зал выглядел очень дорогим, но, в то же время, невероятно строгим по своей отделке. В нем было нечто магическое, ритуальное. Представьте себе стены, пол и потолок, затянутые черной материей, и ярко-красные мягкие кресла. Кресла так стоят в рядах, что можно совершенно свободно вытянуть ноги. Широкие проходы между рядами. Я смотрел со сцены в этот идеально прибранный зал и представлял его в 30-40 годах прошлого века с множеством знамен по стенам… Эта бредовая фантазия была навеяна фильмом «17 мгновений весны», который за год до нашей поездки стал в СССР культовым фильмом. И хоть этот фильм тогда был черно-белым, красно-черное оформление зала просто перебросило меня мысленно в ту Германию. На протяжении всего пребывания в ФРГ у меня все время стояло в голове это сравнение.

Выступил наш небольшой коллектив на Рурском фестивале просто великолепно. Овации вспыхивали после каждого номера и долго не прекращались после концерта. Мой номер был принят на ура. После представления несколько журналистов пытались взять у меня интервью, обращаясь ко мне на немецком языке. Я смущенно тряс головой, показывая, что я не знаю немецкого. Через переводчицу удалось выяснить, что все эти журналисты были уверены, что я прекрасно говорю на их родном языке, с легким берлинским акцентом. Я расхохотался, сообразив, что эта уверенность возникла у них после нескольких фраз, произнесенных мною в конце номера. Дело в том, что я завершал свое выступление большой картой, а в этом трюке для создания юмористического впечатления требовалось все пояснять словами. Перед отъездом я написал весь текст и попросил переводчицу записать мне всё русскими буквами и потренировать мое произношение. Как сейчас помню тот текст: «Дас ист айне гросс шпилькартен хир. Дас ист Асс…» и так далее. Так вот у меня вся эта речь звучала столь убедительно, что журналисты поверили, что я свободно говорю на немецком языке. Они смеялись вместе со мной, когда поняли, на чем основано мое «знание».

На другой день после концерта нам принесли в гостиницу немецкие газеты со статьями о нашем выступлении. Бросались в глаза огромные заголовки: «Русские снова нас обманули!». Далее следовало разъяснение: обещали прислать на фестиваль самодеятельность, а прислали профессиональных артистов... Ну никак не могли немцы поверить, что братья Егоровы, столь виртуозно игравшие на саратовских гармошках, работают на заводе, а великолепный жонглер – машинист башенного крана. У них в ФРГ тогда самодеятельности почти не было, а о таком уровне, какой показал наш коллектив, они и мечтать не могли!

У нас было всего два концерта, а потом – знакомство со страной. Запомнился мне музей современного искусства. Тем, что уж очень напоминал своеобразную выставку иллюзионных фантазий. Например, весь центр большого зала занимала непонятное переплетение каких-то проволочек, колесиков, шестеренок. Гид подошел к этой машине и слегка дотронулся до нее. Вся конструкция под волшебную «космическую» музыку пришла в движение, все эти колесики стали вращаться, шестерёночки цеплялись друг за друга, заставляли проволочки изгибаться, переворачиваться – вся эта инженерная фантазия жила своей, непонятной жизнью. И когда мы уже выходили из музея, она все еще двигалась под легкий звон колокольчиков. Там было еще много всяких сложных и малопонятных «произведений» искусства, которые заставляли неподготовленного зрителя стоять около них, буквально раскрыв рты и ничего не понимая в замысле «художника».

Была еще и поездка в Кёльн. Знаменитый кёльнский собор просто потрясал воображение своей величественностью, готической устремленностью в небо, скульптурной вязью. В Кёльне у нас было свободное время, и я отправился на поиски фокусного магазина. Мой английский помог мне очень быстро найти небольшой магазин игрушек, в котором был и отдел посвященный фокусам. Когда я заявил, что хочу подобрать себе несколько трюков, мне предложили присесть в кресло, и продавец начал показывать фокусы. Меня заинтересовали практически все фокусы, но моих скудных запасов немецких марок хватило лишь на несколько трюков. Помню, что купил там коньячную рюмку с двойными стенками. «Коньяк», залитый между ними, никогда не проливался. Купил и «хрустальные» стаканы с гранеными разноцветными шариками, которые все перемешивались в одном стакане, а затем мгновенно разделялись по цветам. И купил колоду больших игральных карт, которые до сих пор мне служат. В колоде были двухлицевые тузы для демонстрации популярного трюка с тузами, собирающимися в одной из четырех кучек. Сейчас этот трюк известен в России под названием Тузы Макдональдса.

Совершенно обалдевший от лицезрения такого обилия фокусного реквизита, я вернулся в автобус. Все показывали друг другу свои покупки, восхищались кассетными магнитофончиками и радиоприемниками, примеряли джинсы. Но, когда я раскрыл свой пакет, все сгрудились около меня, забыв про свои приобретения, и с завистью разглядывали мои столь необычные «игрушки».

В ФРГ мне запомнились автобаны, по которым нас «с ветерком» возил сверкающий автобус «Мерседес». В России таких дорог в то время мы и представить не могли. Надо заметить, что и сейчас у нас таких дорог нет и не предвидится. В Бохуме, кажется, нас возили на экскурсию на завод, выпускающий автомобили «Опель Кадет». Вообще, тогда в России почти не было западных автомобилей, поэтому увидеть такой потрясающий конвейер и всю технологию было мне, по крайней мере, очень интересно.

Надо заметить, что опасения нашего партийного руководителя насчет того, что нам будут предлагать деньги, оказались, к всеобщему сожалению, абсолютно беспочвенными. Никто нам немецких марок не предлагал. Поэтому все мы делали попытки предложить нашим немецким сопровождающим какую-то советскую продукцию (водку, матрешек и т.п.). Не знаю, увенчался ли успехом такой бизнес у моих коллег (все ведь делалось в тайне друг от друга). А вот мне удалось за 100 марок сбыть водителю нашего автобуса небольшой альбом с советскими почтовыми марками. И он, и я были чрезвычайно довольны такой сделкой. Я купил на эти деньги потрясающие и невиданные в России немецкие часы. Это был совершенно необычный дизайн – у часов не было стрелок, а в маленьких окошках появлялись значения часов и минут. И еще я купил пьезо-зажигалку "Ровента". Тогда я курил, и такая фирменная зажигалка производила самое классное впечатление. Так что, представьте себе, в молодости я был таким же обыкновенным «стилягой», как и все те «фирмачи», которым мы в душе завидовали. В Саратове ведь тогда ничего фирменного купить было невозможно. «Идеологическое разложение» давно уже затронуло нас, так что тульский партайгеноссе запоздал со своими речами… А в ФРГ мы сразу увидели столько всего, о чем в нашей родной России мы и мечтать не могли. А там все это можно было купить в любом магазине. В глаза так и лезла вопиющая разница между западной страной, живущей в привычном для нее капитализме, и страной, строящей коммунизм, для которой все это изобилие предполагалось лишь в далеком и светлом будущем. Дело в том, что все мы изучали в институтах марксизм-ленинизм, но на своем простом, семейном уровне, никто из нас не мог мыслить глобальными категориями «освобожденного труда», «собственности на средства производства» и прочими формациями и классами. Нам хотелось чего более простого, понятного и близкого каждому молодому человеку – всех тех «предметов потребления», как ни банально это звучит. А наши партийные руководители предлагали нам лишь идеологические конструкции. И это было очень обидно. В конце концов, я мог бы прожить и без фирменных джинсов. Но меня дико раздражало то, что в России я не могу за «свои кровные» купить фирменный фокусный реквизит. Ведь тогда в "стране победившего социализма" и мечтать нельзя было о частных магазинчиках. Осознание невозможности иметь это вполне официально в России после посещения магазина с фокусами в Кёльне, оставило настоящую рану на сердце. Ведь тогда, напоминаю, никакого Интернета не было, о банковских картах мы и не подозревали. Да и рубли тогда были неконвертируемой валютой.

Я никогда не злоупотреблял алкоголем, но на банкетах в ФРГ решил все попробовать по полной программе. Официанты предлагали каждому напитки на выбор. Но вот как-то второй раз с добавкой они не спешили подойти. Я решил эту проблему магически просто. Приглядевшись еще в Туле к двум стройненьким балеринам, к тому, как они питались подобно воробышкам, и вообще, кажется, ничего не пили кроме минеральной воды, я решил, что на всех банкетах я буду сидеть только между ними. Девушки не возражали против моего соседства, всегда восхищались моими фокусами. Немного поколебавшись, они согласились на мою просьбу не отказываться ни от водки, ни от пива на немецких банкетах. Поэтому я был всегда обеспечен как минимум тройной порцией невиданных в России напитков. Да и закусок тоже хватало.  Проблема с "хлебом насущным" была решена.

Но ведь еще оставались секс-шопы, о которых мы знали только понаслышке. Разглядывание порнографического журнала в России грозило реальным тюремным сроком. В Кёльне, совершенно случайно, почти все наши артисты встретились внутри такого огромного магазина. Мы расхохотались, зафиксировав одинаковое любопытство жителей разных городов нашей необъятной родины к этой запретной теме. Походили по залу, полистали журналы, поглазели на витрины и все, как один, поняли, что вся эта продукция быстро надоедает, если она доступна и не находится под запретом. Правда, одного из братьев Егоровых, того, что помоложе, еле удалось оторвать от пристального изучения глянцевых порнографических журналов, которые длинными гирляндами свисали с потолков магазина. Вообще, тот магазин, похоже, погрузил юношу в долгий ступор.

Наверное, эта поездка в ФРГ мне так запомнилась, потому что это был первый выезд в капиталистическую страну. До этого я побывал только в Польше.

Как молоды мы были... Тула, подготовка к Рурскому фестивалю (продолжение 4)

Больше всего мне запомнились танцевальные репетиции Петра Львовича Гродницкого – гениального циркового режиссера, который каждый день несколько раз истово трудился с танцевальным коллективом. Между этими изнурительными репетициями, которые буквально изматывали и сгоняли по семь потов, как с танцоров, так и с самого режиссера (а Петр Львович каждый раз показывал нужную проходку и па самостоятельно, да еще и по несколько раз), он находил время и для наших сольных номеров. Он учил нас выходить на сцену, «держать спинку», кланяться, учил певиц делать, если это нужно, реверанс, мальчиков - «комплимент», он учил нас с достоинством удаляться со сцены, и выходить на бис. Нас как бы заново учили обращаться с реквизитом, делать точки в нужные моменты номера, удивляться и обращаться с вопросами к зрителям, учили подавать руку даме, когда приглашаешь ее на сцену или помогаешь спуститься по ступенькам. Нас учили быть приветливыми, добродушными, открытыми, нас учили улыбаться и с достоинством смеяться (а не гоготать) в нужный момент. Была у нас одна репетиция, которую я никогда не забуду: мы должны были делать весь номер, но без музыки и без реквизита. Я и не знал, что такие репетиции развивают внутреннее чувство ритма, позволяют проверить, точно ли «идут часы в голове». Вообще, доложу вам, делать 15-минутный номер на пустой сцене, без музыкального сопровождения, с воображаемым реквизитом в руках – это просто издевательство над искусством иллюзии! Но издевательство запланированное, такое, что идет только на пользу артисту. До сих пор горжусь тем, что из всего нашего творческого коллектива оказался самым точным: за пятнадцать минут убежал вперед всего на 20 секунд. За что получил от режиссеров «благодарность перед строем»: меня освободили от очередной репетиции, а остальных стали безбожно «гонять» весь вечер.

Вообще, режиссеры были особенно придирчивы к танцевальному коллективу. По сценарию это должен быть ансамбль народных русских танцев. За месяц репетиций режиссеры сменили три танцевальных коллектива! И вообще последняя замена произошла чуть ли не в день отъезда: в поездку был окончательно утвержден небольшой, но абсолютно профессиональный молодежный коллектив при Государственном танцевальном ансамбле имени Игоря Моисеева. Они, вообще, по-моему, только и занимались тем, что танцевали за рубежом от имени Советского Союза. Впрочем, что уж тут иронизировать – танцевали они просто классно. И поехали в Германию практически без репетиций: они все умели делать, что надо!

Кстати, до сих пор помню климатический кошмар в Туле 30 мая. Мы выезжали из Саратова в конце мая в легких майках – у нас было под 30 градусов жары. А вот в Туле в этот день до обеда была настоящая метель, снегу намело сантиметров 10. Слава Богу, тогда еще не было тотального дефицита 80-х годов: мы добежали до универмага и быстренько купили фланелевые рубашки и теплые носки. Через несколько дней, впрочем, опять вернулось лето.

Наконец, подошло время отъезда в Германию. Мы должны были лететь из Москвы самолетом до Франкфурта-на-Майне. Возглавлял нашу делегацию партийный босс из Тулы. Он собрал нас всех в своем обкомовском кабинете перед отъездом в Москву и часа два проводил «идеологическую накачку». Основный смысл его пафосных речей сводился к тому, что ФРГ – это наш классовый враг. Мы не должны терять бдительность, потому что на нас будет оказываться идеологическое давление. Мы не должны принимать от немцев никаких денег, а они нам обязательно будут предлагать свои марки. На банкетах они будут нас спаивать, поэтому он лично проследит за тем, чтобы никто из нас не посмел ни рюмки шнапса, ни бокала пива выпить! Репрессии в случае нарушения его запретов последуют очень серьезные. И самое главное: там, в Германии много порнографических магазинов… Чтоб никто к ним даже головы не поворачивал! Мы должны показать нашу высокую мораль и культуру советского человека. Все мы изрядно поскучнели, предчувствуя такой тотальный контроль над каждым нашим шагом. Затем последовала команда попарно идти и грузиться в автобус, который отвезет нас в Москву и затем в аэропорт.

В Москве автобус привез нас в ВЦСПС для еще одного инструктажа от самого высокого начальства. Нас привели в кабинет гораздо шикарнее тульского. Один кондиционер чего стоил! Да и тульский партайгеноссе в этом кабинете изрядно стушевался, чувствовалось, что здесь и ему приходилось ходить по струночке. Ничего не поделаешь: профсоюзы – школа коммунизма, как говорил великий Ленин!

Через несколько минут напряженного ожидания в кабинете появился его хозяин – полный добродушный мужчина с явно западным лоском. Это было заметно по костюму, по рубашке, по галстуку, по запаху оригинального одеколона, по его свободному владению речью.

Первое, что он нас спросил, а куда мы, собственно, едем и зачем? Тульский босс браво отрапортовал, и хозяин кабинета заметил, что у нас очень важная миссия и самая интересная страна в Европе. Он вспомнил, что был в Бонне несколько недель назад. Затем он поведал нам несколько случаев из своих поездок. Слушать его было настоящим удовольствием. Под конец общения с нами он посмотрел на часы и произнес несколько заключительных пожеланий. Он сказал нам вот так: "Ребята, денег у вас будет маловато, так что, если вам там будут предлагать марки, берите, не стесняйтесь. На банкетах много не пейте, но попробовать германскую водку и пиво надо обязательно. Да, и еще, там у них много секс-шопов. Вы уж зайдите, все внимательно посмотрите – надо же нам знать, с чем приходится бороться. В общем, счастливого вам пути!"

Когда мы погрузились в автобус и поехали в аэропорт, наш тульский руководитель, все еще бледный от осознания столь явного противоречия его собственных, данных нам, установок и того, что нам порекомендовал профсоюзный босс, произнес: «Забудьте все, что слышали от секретаря ВЦСПС, и следуйте только моим указаниям». Его партийная закалка устояла.

Через час самолет нес нас в капиталистическую Европу.

Как молоды мы были... После конкурса (продолжение 3)

Я во время поступления в институт

А произошло вот что. Через несколько минут раздался стук в дверь. На мое приглашение заходить, в комнату вошли двое мужчин и интересная дама. Мужчины представились режиссерами Москонцерта и Росконцерта, а дама оказалась уже вышедшей на пенсию цирковой гимнасткой. К сожалению, моя память не сохранила их имен. И режиссеры в один голос заявили, что я и мой номер им очень понравились, и они сразу же предлагают мне следующее. Дальше пошло перечисление таких предложений, которые и сейчас мне кажутся какой-то волшебной сказкой. Они предложили мне трудоустройство артистом Москонцерта или Росконцерта, по моему желанию, прописку в Москве, гастроли по России, а затем за рубежом, и, что было самым невероятным, они гарантировали мне звание Лауреата. Оказалось, что я был единственным говорящим фокусником из всех участников конкурса, и это очень им импонировало.

Этот трюк я показывал уже в восьмом классе школы в 1964 году

Мне никто и никогда не делал таких предложений ни до этого конкурса, ни потом. Я просто растерялся. Теперь я понимаю, что оказался банальным трусом, когда жизнь предложила мне такой потрясающий вариант. Я имел возможность изменить всё и, возможно, всё-таки исполнить свое самое заветное желание. Но я мгновенно вспомнил свой разговор с родителями после окончания института. Когда я принес домой свой «красный» диплом, я заявил, что уж раз мне дали рекомендацию в аспирантуру, то я ее окончу, защищу диссертацию, а уж потом пойду в артисты.

И вот теперь я в ответ «на предложение, от которого невозможно отказаться…», с сожалением произнес, что я учусь в аспирантуре, у меня есть тема, я должен ее закончить и т.п. Режиссеры переглянулись, протянули мне свои визитки, и заверили, что рады будут меня видеть и после окончания аспирантуры. Но при этом извинились за то, что в этом случае звания Лауреата они мне добыть не смогут, поскольку я, выходит, приехал не завоевывать мир, а просто себя показать. На этом они откланялись, и мы больше никогда не встречались. Возможно, они когда-нибудь прочитают эти строки и вспомнят наивного провинциального аспиранта, который отказался от блестящей карьеры в Москве.

Профессор Н.М.Соколов и его последний аспирант

Теперь-то я отчетливо осознаю, что участвовал в конкурсе без всякой конкретной цели, возможно, даже не рассчитывая на победу, а действительно лишь мечтая помериться силой со своими коллегами-конкурентами. Может быть, теперь я стал прагматиком, и всякий раз стараюсь считать варианты на несколько ходов вперед (что, кстати, не всегда получается). Но иногда мне приходит в голову мысль, что надо бы мне тогда согласиться на все предложения, получить диплом Лауреата Всероссийского Конкурса, а уж потом сказать им о своем намерении все же сначала закончить аспирантуру…

Я часто думаю о той точке перелома, когда жизнь могла круто измениться, представляю себе, чего бы мог достичь, но каждый раз отбрасываю все эти мечтания по одной главной причине. Делать такой выбор надо было осознанно, пути назад бы уже не было, поскольку нельзя обманывать людей, которые подошли к тебя с самым искренним предложением. Наверное, я только фантазирую о такой возможности, а в жизни бы так я не поступил бы. Вот такая упущенная возможность была в моей молодости.

Однако после ухода московских режиссеров цирковая дама задержалась. Она рассказала мне о том, что вышла замуж за финна, готовится к переезду в Финляндию, и, поскольку она хочет там сохранить некоторую финансовую независимость, просит меня научить ее нескольким простым фокусам. Она собирается там выступать в варьете. Я, сразу же согласился ей помочь.

Через день всех участников второго тура, не прошедших в финал, собрали в зале театра эстрады. Пожелали всем больших творческих успехов и сообщили приятную новость: через год начнется Всесоюзный конкурс и всем нам будет выслано персональное приглашение для участия сразу во втором туре, без отбора в первом туре. Так что все мы имели реальную возможность исправить все ошибки и снова сделать попытку стать лауреатом. Вот тут-то я снова воспрял духом, поскольку жизнь давала мне еще один шанс. Причем последний. Дело в том, что, по положению о конкурсах артистов эстрады, принимать в них участие может артист только до 30 лет. А конкурсы проходят раз в четыре года. Поэтому я уже на следующий конкурс не проходил по возрасту, и возможность стать лауреатом исчезала безвозвратно. А тут такой подарок судьбы от московского жюри!

Я вернулся в Саратов, отчитался в филармонии об участии, рассказал, что буду целый год готовиться к Всесоюзному конкурсу. Просил сразу же известить меня, когда придет приглашение на Второй тур, а пока буду учиться в аспирантуре.

Как же я готовился к участию во Всесоюзном конкурсе! Каждый день тренировался, готовил новые фокусы, сшил себе настоящий смокинг, подобрал новую музыку. Год пролетел незаметно.

И вот однажды вечером, репетируя перед зеркалом, вдруг услышал из комнаты звук работающего телевизора… И сразу же побежал к экрану. А там говорят следующее: «… Начинаем заключительный концерт лауреатов и дипломантов Всесоюзного конкурса артистов эстрады». Я грохнулся на стул. Смотреть ничего просто не мог. В голове вертелась одна только мысль: «Как же так? А где же обещанное приглашение…»

На другой день побежал с этим вопросом в филармонию. А там Анатолий Яковлевич Левиновский, смущенно перебирая бумажки на своем столе, пояснил: «Да, кажется, было, такое приглашение, но мы вот не смогли вас нигде отыскать…» Вот такую «собаку на сене» я повстречал в своей жизни. Ничего не могу сказать – изящная месть за мой отказ работать в филармонии. Впрочем, может быть я не прав, это только мои предположения. Левиновского уже нет с нами, так что Бог ему судья…

Но, в общем-то, нет худа, без добра. Именно тот конкурс сделал меня известным каким-то руководителям из ВЦСПС (Всесоюзный Центральный Совет Профессиональных Союзов), и я стал на несколько лет участником множества творческих зарубежных делегаций. Дело в том, что семидесятые годы прошлого века – это расцвет эпохи брежневского застоя, когда СССР был в глазах всего мира колоссально мощной державой. Причем идеология Страны Советов, с ее бесплатной медициной, бесплатным (и лучшим в мире!) образованием, с ее космическими успехами, искусством, хоккеем – все это вызывало самое искреннее уважение и признание во всех странах, где я только не побывал. Я понимаю, что для идеологических работников я был настоящей находкой: я был аспирантом и одновременно очень неплохим артистом – замечательный живой пример гармонического развития личности при социализме. И вот мы, с моим неизменным аккомпаниатором – ректором саратовской государственной консерватории Валерием Петровичем Ломако (тогда он был еще простым доцентом кафедры народных инструментов) объехали почти всю Европу, выступали даже в Мозамбике. Валерий Петрович прекрасно играет на баяне (у него, кстати, уже тогда был германский баян, который "...стоил как чугунный мост", и создавал на сцене  звучание лучше церковного органа). На этом чудесном инструменте Валерий Петрович исполнял токкату и фугу ре минор и органную фугу Баха, вызывая неизменные овации во всех залах, где мы выступали. И как мой аккомпаниатор он прекрасно чувствовал и ритм, и настроение каждого фокуса. С ним я никогда не волновался «за музыку» и на поклон мы всегда выходили вместе. О наших выступлениях в Мозамбике я уже писал в своем блоге 15 ноября 2012 года.

Самая первая заграничная гастрольная поездка была в Федеративную Республику Германию на фестиваль народного творчества в Реклингхаузен в 1974 году. Мы с Валерием Петровичем, и еще два брата Егоровых, играющих на саратовских гармониках, были включены в состав делегации советских профсоюзов. В мае мы выехали в Тулу, где целый месяц репетировали и свои номера, и весь концерт. Это была первая демонстрация самодеятельности Советского Союза в Германии, поэтому для ее успеха ВЦСПС привлек к работе великолепных цирковых и эстрадных режиссеров. И эти режиссеры с утра до вечера шлифовали наше мастерство.